Энигмастер Мария Тимофеева - Страница 60

– Ты еще легко отделалась, – сказал Зырянов сочувственно.

– Угумс, – кивнула Маша. – Поэтому я всего-навсего Мария Фелисидад Тимофеева.

– Хтоническая сила… – проронил Вий.

– Точно, – произнес Зырянов с удовлетворением. – Я полежал, восполнил дефицит энергии от природы, а вы побеседовали. Можно сказать, заново познакомились. Теперь самое время и дальше путь держать.

Он легко, бесшумно воздвигся над всеми, как крепостная башня, и без особых усилий вздел гигантский рюкзак на плечи. Маша и Вий взирали на него с благоговейным ужасом.

– Олег, – сказала наконец Маша. – Ты, конечно, лежебока и в походе балласт. Но вообще-то ты ненормально сильный, не находишь?

– Машечка, – сказал Зырянов нежным голосом. – И, заодно уж, Фелисидадочка… Я почти год провел в условиях полуторной силы тяжести. Мы вернулись оттуда все немножко перетренированные. А еще мне все время кажется, что я сейчас вдруг оторвусь от твердой почвы и улечу в небеса, как мыльный пузырь. И что вы не успеете поймать меня за ноги.

– Можешь не беспокоиться, – заверила Маша. – Я цеплючая, как кошка.

– А у меня наследственная охотничья реакция, – сказал Вий.

– Подстрелишь меня на лету? – деловито уточнил Зырянов. – Как поросенок Пятачок воздушные шарики с Винни-Пухом? А ружье у тебя с собой?

Вий страдальчески сморщился, а губы его беззвучно прошептали что-то насчет первозданных сил природы.

2.

Путь лежал постоянно в гору, хотя и не слишком крутую. Тропинки как таковой не было, но Вий зорким своим оком и верным посохом безошибочно находил следы застарелого человеческого присутствия даже там, где и в голову не пришло бы их искать. То отрухлявевший мертвый пень со следами механической пилы, то гнутую ржавую железяку. Под ногами шуршала слежавшаяся за бесконечные годы и годы хвоя, хрустели шишки, над головой перекликались редкие птахи, а в редких просветах между перепутанных лохматых ветвей синело прозрачное уральское небо. Этот лес был забыт и запущен так давно, что перестал бояться непрошенных гостей. Кто бы мог подумать, что когда-то здесь собирались строить дорогу, тянуть трубопроводы и разными другими способами истреблять первозданную природу? Все осталось в прошлом, вместе с иными безумными планами сырьевой экспансии. Теперь воздух был чист, в нем парили зеленые древесные запахи, а чтобы пройти утраченной дорогой первопроходцев, нужен был следопыт. Иногда Маша останавливалась, чтобы поправить рюкзачок или вернуть на место сбившуюся панаму, и ее так и подмывало сказать что-нибудь восторженное и прочувствованное. Но она как могла боролась с этой естественной слабостью. В отличие от непосредственного Зырянова, который время от времени обращал бородатую физиономию к небесам, сооружал на ней блаженное выражение и восклицал: «Хорошо!» Вий же Няшин, что размеренно топал в нескольких шагах впереди, в такие моменты озабоченно оборачивался и ворчал что-нибудь упредительное: «Нет, нет, больше никаких привалов, а то до темноты не управимся…» Перспектива встретить ночь в тайге никого не пугала, но мысль разводить здесь неизбежный костер отчего-то выглядела немного кощунственной. Они продолжали движение, не сбавляя темпа, не теряя дыхания, все шло как надо, и даже тяжесть в ногах была уместной и приятной. Зырянов, более других страдавший от дефицита общения, пытался затеять какой-нибудь разговор, но его усилия скоро сходили на нет. «Вий, – вопрошал он игриво, – а ты кто по этническому признаку? Эвенк или эвен?» – «Русский, – ворчал тот. – Мама русская, а папа манси. Это имеет какое-то значение?» – «Никакого! Вот я, например, тоже русский. Хотя три четверти моих предков были коми. А говоря про Машку, несложно допустить промашку…» – «Каламбурщик! – пренебрежительно фыркала Маша. – Я тоже русская. Папа русский, мама испанка. Нормально». – «Интересные мы люди! – радовался Зырянов. – Только представьте себе: нас здесь, в этих уральских дебрях, всего трое, а за нами тянется громадный шлейф наших предков из великих мировых этносов! Охотники в звериных шкурах… бородатые витязи в шеломах и посконных рубахах… мрачные конкистадоры в латах…» – «Отчего это тебя пробило на глобальные обобщения?» – поражалась Маша. «От голода, – бесхитростно признавался Зырянов. – Вы ведь злые, ни за что не устроите привал с целью перекусить. А возвышенные мысли кого угодно отвлекут от низменных чувствований». – «Хочешь шоколадный батончик?» – «Хочу. Но разве он заменит неспешную застольную беседу?..» – «Нет, никаких привалов…» – «Когда все закончится, я обещаю тебе беседу по итогам нашей миссии. Обстоятельную и безусловно застольную». – «С вином и шашлыками?! Гляди, ты обещала…»

Когда даже у Зырянова иссяк фонтан красноречия, они выбрели на крохотную, как пятачок, полянку явно неестественного происхождения. Земля была словно вспахана, на стволах содрана кора и мох свисал бурыми клочьями.

– Вот здесь я и грохнулся, – несколько оживившись, сообщил Вий.

– Что значит грохнулся? – удивился Зырянов.

– На гравитре, – пояснил Вий. – Гравитр потерял управление и плюхнулся отвесно книзу. Видите, верхушки у деревьев повреждены.

Зырянов немедленно посмотрел кверху, Маша – на следопыта, а тот – на носки своих сапог.

– Что значит потерял управление? – спросил Зырянов.

– Подождите все, – потребовала Маша. – Ты, Олег, верно, ни разу не падал на гравитре.

– Конечно, не падал! Мне и в голову не приходило, что он вдруг может потерять управление и упасть!

– Так вот, гравитр – не кирпич. Он не падает, а планирует. Видишь, Няша цел и невредим, и даже склонен к незатейливому черному юмору.