Энигмастер Мария Тимофеева - Страница 50

Гарин замолкает на полуслове, увидев перед собой круглые от ужаса глаза Маши.

С некоторым даже изумлением смахивает вытекшую из ноздри тонкую струйку крови.

– Как в таких случаях говорят американские коллеги, – выдавливает он с бледной улыбкой, – OOPS!

7.

– Перестаньте реветь, – говорит Гарин. – Все не так плохо, как кажется, – он пытается сесть, закрывает глаза и снова ложится. – Все гораздо хуже…

– Я не буду, – обещает Маша. – А вы лежите спокойно.

– Полагаю, теперь-то я действительно похож на идиота, – бормочет он, промокая огромной салфеткой кровь с лица.

– Вовсе нет, – на автопилоте возражает Маша. – Скорее на больного идиота.

Гарин фыркает, прикрываясь салфеткой.

– Прекратите меня смешить, – требует он. – Я не в том состоянии, чтобы ржать над вашими шуточками.

– Я сейчас вернусь, – говорит Маша. В руке у нее такая же в точности салфетка, которой она вытирает слезы. – А с вами побудет Мистер Паркер.

– Сделайте одолжение, – откликается Гарин. – Я никуда не собираюсь уходить. Только и вы поскорее возвращайтесь, мы не закончили дозволенные речи.

Недуг обрушился на него в считанные минуты и со всей губительной тяжестью. Они с трудом доплелись до диванчика, что заменял Маше постель. Здесь Гарин окончательно скис. Теперь он лежит на спине, подложив подушку под голову, чтобы не захлебнуться кровью, не имея сил к каким-либо проявлениям активности. По его словам, все хорошо, только ужасно кружится голова, и от смены положения тошнит. Что он чувствует на самом деле, Маша не ведает, а сам Гарин отделывается черным юмором. Белый свитер заляпан бурыми пятнами, но снять его Гарин не желает, ссылаясь на озноб. Мистер Паркер безмолвным стражем торчит в изголовье, с пачкой салфеток наготове.

Маша бормочет что-то успокоительное вроде: «я на минуточку… я только туда и сразу обратно…». В кают-компании с развернутого на полстены видеала на нее требовательно взирает Мухомор.

– Прекратите рыдать, – сварливо говорит он.

– Я не рыдаю, – огрызается Маша. – Они сами текут, что я поделаю!

– Допустим… Вам нужно собраться и уяснить следующее. Пациенту вы помочь не в состоянии…

– Как вы можете!..

– Возражать тоже прекратите, мы теряем время. Пациент обречен. Все, что в ваших возможностях, – это облегчить его страдания до того момента, как он потеряет сознание. Обычно это происходит через час-полтора, как только кванн разрушит критический массив нервных тканей. Пациенту необходимо сохранять горизонтальное положение и полную пассивность. Вам же в меру сил препятствовать кровопотере. Температуру не сбивать, чтобы не подавлять иммунную систему. Пускай сопротивляется сколько сможет. Надолго ее все едино не хватит… – Маша снова пытается протестовать, но Мухомор ее не слушает. – Но, если пациент в сознании, желательно не допускать гипертермии. В вашем модуле предусмотрен стандартный пищеблок, он имеет функцию фармакогенеза. Разовая ударная доза дикролифа для улучшения свертываемости крови. Есть опасность тромбоза, но кого это сейчас волнует… Двойная взрослая суточная доза вапсанпирана в качестве иммуностимулятора. Та же дозировка – лэн-жин, чтобы при необходимости сбить температуру. И вот еще что, сударыня, – Мухомор кривится, словно во рту у него вдруг очутился чрезвычайно кислый лимон. – У вас там создалась уникальная ситуация. Живой наблюдатель. Ко всеобщей досаде, удручающе некомпетентный. Однако же, ваш долг перед наукой – фиксировать процесс умирания пациента, зараженного кванном, во всех подробностях. В видеорегистраторах недостатка нет. Но особую ценность будут иметь ваши впечатления и комментарии.

– Когда я вернусь, – свирепо шипит Маша, – вам лучше не попадаться мне на глаза, милый доктор.

– Эмоции, госпожа Тимофеева. Они всегда мешают настоящему исследователю. Не забывайте, что вы какой-никакой, а ученый. И, чтобы укрепить в вашем представлении мою репутацию отпетого циника… озаботьтесь морозильной камерой загодя.

– Для чего? – растерянно спрашивает Маша.

Доктор Вишневский смотрит на нее, как на клиническую дурочку.

– Для тела, – наконец говорит он с кривой усмешкой. – И передайте господину Гарину… пока он еще не тело, а энигмастер, каковым он себя опрометчиво полагает… что он самонадеянный идиот. Броун-Секар, Петтенкофер и Гарин! Хороша компания…

Маша испытывает огромное искушение запустить в Мухомора чем-нибудь тяжелым. Увы, ему это не причинит вреда. Зато есть риск разбить что-нибудь и добавить острых осколков к и без того изгвазданному полу. Поэтому она, не прощаясь, прерывает связь. Ничего нового, она обычно так и поступает.

«Гарин умирает, – думает Маша, стоя возле пищеблока и дожидаясь, когда тот синтезирует медикаменты. – А я не хочу, чтобы он умирал. Только и всего. Белая капсулка – от кровотечения. Это паллиатив, это даже не поможет, а лишь даст ему возможность нормально дышать. На какое-то время. Специфическая форма организации неживой природы. Что нам даст эта информация? Единственно понимание того факта, что кванн не добрый и не злой, он просто случается. Две желтых капсулки – чтобы встряхнуть скисшую иммунную систему. Ненадолго. Паутина… или дополнительная характеристика силы тяжести. Полный бред. Две зеленые капсулки – от гипертермии. Я не могу сосредоточиться. Я не могу думать. ¡Caramba con este hombre!.. Он умирает, а я тупо жду развязки, потому что напрочь разучилась думать за эти полтора месяца. Я не энигмастер. Я несчастная плаксивая дура. Я никто».

Она вытирает лицо подолом майки и с усилием натягивает на него оптимистическую маску. Сгребает капсулки в ладонь и возвращается к Гарину.