Энигмастер Мария Тимофеева - Страница 46

А колокольцы лиловые
Тихо звенели хорал…

…Маша возвращается на борт «Трурля». Там явно что-то изменилось. Освещение притушено, тяжко и не по-хорошему нервно вздыхают воздуховоды. Может быть, так и нужно? Или инструктор Костя Божья-Воля решил подшутить? Она избавляется от скафандра и устраивается в пилотском кресле. Кладет ладони на панель управления. Она все еще автомат, работающий по вложенной в него программе. «Готова к взлету». Молчание. «Не смешно, – говорит Маша с иронией. – Повторяю: готова к взлету. Прошу подтвердить». После неприятной паузы когитр цедит сквозь несуществующие зубы: «Взлет воспрещен». И весь крохотный Машин мир взрывается шрапнелью. Теплый, по-домашнему желтоватый свет становится холодно-синим, пульсирующим. Негромко, чтобы не сеять панику, постанывает сигнал тревоги. Старина «Трурль» из послушного, покладистого летательного аппарата превращается в строптивую скотину. Он не реагирует ни на одну команду. Маша успокаивает дыхание. «Константин Сергеевич, – мстительно произносит она в пустоту, – я вам устрою, когда мы вернемся». И тут же на экране, против всех правил, появляется белое, как известка, лицо инструктора, а в динамиках возникает задавленный, почти рыдающий голос: «Маша, Маша, прости меня, прости, это я виноват, я не знал, прости меня, Маша…» Она спокойна, как Снежная Королева. Она энигмастер, ее специально готовили, у нее повышенная стрессоустойчивость. «Объясните толком, Константин Сергеевич». – «Это кванн, Маша. Аларм-детекторы показывают заражение кванном. Кванн уже внутри блимпа, внутри твоего скафандра, повсюду. Я привел тебя на зараженную планету». – «И что из этого следует?» – деловито спрашивает Маша, не впуская страшные слова в свое сознание. «Ты не можешь вернуться на «Тинтореру». В отношении тебя действует девятый уровень угрозы. Ты останешься на планете, пока…» – «Что – пока?» Инструктор Божья-Воля кривит лицо, как от острой зубной боли. «У тебя есть примерно шесть часов, чтобы устроить свои дела, – говорит он наконец. – Я буду здесь, пока стационар не установит с тобой постоянную связь». Маша недвижно сидит перед панелью управления. Она ничего не видит. Внутри нее вызревает противный горячий комок. Когда он доберется до мозга, она сойдет с ума. А если до сердца – то умрет. Свет больше не мигает, тревожные стоны затихают. «Я что, здесь умру?» – спрашивает Маша. «Это кванн», – снова говорит инструктор Костя. Сейчас он выглядит действительно старым.

…Энигмастеров учат самообладанию. Поэтому Маша не подпускает внутренний жар ни к мозгу, ни к сердцу. Она топит его в холодном аквариуме безразличия. Шесть часов? Всего-то? Поглядим, что из этого выйдет. И как это вообще выглядит – смерть от кванна. Можно диктовать впечатления, как поступали великие ученые прошлого.

…Самообладания хватает на час с небольшим. Потом начинается реакция. Маша пытается привести «Трурль» к повиновению, но все, чего ей удается добиться, так это вызвать у него очередной приступ тревоги, с миганием и стонами. Маша обзывает его гадом и предателем. «Трурль» не откликается. Наверное, ему стыдно. Девятый уровень угрозы. Техника не подчинится носителю инфекции. Маша успевает выключить связь с внешним миром прежде, чем истерика принимает неприличные формы. С нею творятся вещи, о которых она никогда, никому и ни за что не расскажет. Но проходит и это. Маша сидит в кресле, шмыгая носом, размазывая по лицу кровь из прокушенной губы, и бормочет: «Ну все, ну все… я энигмастер, я звучу гордо… я умная, красивая, хорошая, я ни за что не умру… Ну, кто тут у нас умирает?.. У меня даже температуры нет… Я не хочу умирать, и я не умру…» Она вспоминает про отключенную связь. Ей не хочется слышать чужие голоса. Но Пармезан, когда нужно, умеет быть целесообразным. Он не ноет, не утешает. Лицо у него словно новогодняя маска печального клоуна. И голос лишен оттенков, как у когитра. «Мне нужна субъективная оценка самочувствия. Ты в состоянии ее предоставить?» – «Что от меня требуется?» – «Температура?» – «Нормальная». – «Внутренние ощущения?» – «Адекватные». – «Боли, дискомфорт?» – «Отсутствуют». После недолгой паузы Пармезан говорит виноватым голосом: «У тебя хорошая телеметрия». – «Сколько мне осталось?» – спрашивает Маша буднично. «Все индивидуально… Но ты должна знать: мы рядом и будем с тобой столько, сколько понадобится».

…Она спокойна. Неподобающе спокойна для своего положения. Она уже заготовила прощальные слова, которые будут адресованы маме и папе, а также брату, бабушкам, дедушкам. И даже кошкам. Но еще не время. Она произнесет их, когда появятся первые признаки надвигающейся смерти от кванна. Она знает, как это бывает, но на всякий случай просит Пармезана о напоминании. Что никакого удовольствия тому не доставляет. Жар, ломота в суставах, невыносимые головные боли, кровотечения… все просто ужасно. «Откуда у тебя на лице кровь?!» – вдруг спрашивает Пармезан перехваченным голосом. «Это не то. Это я губу прокусила».

…Семь часов. Столько не протянул еще ни один зараженный кванном человек. «У тебя очень приличная телеметрия», – повторяет Пармезан. «Может быть, детекторы ошиблись?» – осторожно предполагает Маша. «Ну с какой стати они вдруг ошиблись!» – ворчит Пармезан без большой уверенности. «Послушайте, люди, – заявляет Маша. – Я как-то не слишком расположена умирать. Я есть хочу. Если уж на то пошло, и пить тоже. Мы можем что-то предпринять в этом направлении? Или вы решили уморить меня голодом, списав все на кванн?» До нее долетает реплика Пармезана, брошенная кому-то в сторону: «Она шутит. Идет восьмой час, а она юморит. Займитесь делом, наконец: Машка там голодная торчит…»