Освободившись из тенет упадочнических мыслей, Маша обнаружила, что доктор Канделян завершил выступление, а доктор Корнеев, напротив, давно и энергично оппонирует. Голос у него был такой же грубый, как и манеры. «Интересно, кем он был до того, как податься в большую науку? – без большого интереса подумала Маша. – Может быть, пиратствовал на Фронтире. Или искал сокровища погибших цивилизаций в компании таких же компрачикосов. И был сорвиголовой безнадежным и обреченным, потому что рано или поздно такие искатели натыкаются на своем пути на трофей, который и сам не прочь пополнить свою коллекцию скальпов. Но ему повезло больше других: в глубокой и темной пещере он отыскал Амулет Чистого Разума, и тот вышвырнул его на сторону добра и света…» Она иронически поморщилась. Похоже, Амулет Чистого Разума в случае с доктором Корнеевым сильно схалтурил. В своей речи тот употреблял выражения простые и зачастую обидные.
– Мы торчим здесь уже битых полгода, – рычал Корнеев, – и до сих пор ни черта не знаем. Сосчитали царапины на корпусе главного генератора. Вычислили показатель деформации большого отражателя. Ревизовали остатки туалетной бумаги в бытовом отсеке. Вопрос: насколько это приблизило нас к пониманию случившегося?
– Есть тайны, которые никогда не будут раскрыты, – негромко сказал профессор Хижняк. – Во всяком случае, пока мы не создадим машину времени.
– Мне наплевать, кто такой был Джек-Потрошитель, – огрызнулся Корнеев. – Равно как и Джек-Попрыгунчик. Есть миллион вещей, до которых нет дела ни мне, ни вам, ни всему сообществу разумных существ. Но я и, надеюсь, многие из присутствующих, желаем знать в точности, что привело к гибели восемнадцати человек. И как этот корабль воротился домой. Всего два вопроса. Разве я требую слишком много?
– Что вы предлагаете, коллега? – терпеливо осведомился Канделян.
– Я намерен обратиться к Корпусу Астронавтов… – раздувая ноздри, объявил Корнеев.
Его речь была прервана негромким хихиканьем.
Доктор Корнеев обратил гневный лик к Маше.
– Извините, – прошептала та, краснея. – Я немного задумалась о своем…
– Да, обратиться! – лязгнул Корнеев. – С тем, чтобы воспроизвести контекст миссии «Луча III». Пройти тем же маршрутом в субсвете и прояснить все неприятные лакуны в наших представлениях о космическом пространстве. Автоматы посылать бесполезно – неизвестный фактор губителен лишь для органики. Подобрать опытный и самоотверженный экипаж, добровольцы найдутся. Установить на корабле все детекторы, какие только имеет резон устанавливать. Защитить по высшему классу…
Он снова осекся и, бешено оскалившись, всей массой развернулся к Маше.
На сей раз та и ухом даже не повела, продолжая тихонько говорить с кем-то по своему персональному видеалу.
Теперь на нее смотрели все, не исключая Ахилла и Гектора. Что же до Бернарда Лято, тот как не сводил с нее глаз, так и продолжал делать.
– Я вам не помешал, госпожа энигмастер? – с ядом в голосе вопросил доктор Корнеев.
– Э-э… ничуть, – отозвалась Маша. – У меня возникло несколько идей, и я решила поделиться с коллегами. Да, кстати: я попросила координатора моей группы связаться с Корпусом Астронавтов…
– Вот как? – Корнеев слегка приосанился.
– …с тем, чтобы закрыть субсветовую трассу, которой следовал «Луч III», для всех видов космического транспорта безусловно и навсегда. По крайней мере, до особого распоряжения.
– И кто же распорядится на сей счет? – с оживлением спросил Канделян.
– Я, – ответила Маша и смиренно захлопала длинными ресницами. – Или другой энигмастер, который раскроет нашу с вами общую тайну.
Корнеев, шумно сопя, вылез из-за стола и с демонстративным топотом покинул кают-кампанию.
– Корнеев, конечно, бывает груб, – извиняющимся тоном заметил Канделян. – Но работник прекрасный…
– Дурак он редкий, – неожиданно подал голос Бернард Лято. – Конечно, добровольцы нашлись бы…
– Например, я! – объявил Гектор.
– Или я, – не запозднился Ахилл.
– Подобное к подобному, – фыркнул Лято.
Маша не удержалась и послала ему взгляд, полный признательности, которую Лято, впрочем, всецело заслуживал.
Обсуждение, между тем, утратило прежнюю официальность. Место ушедшего Корнеева занял главный инженер системы жизнеобеспечения станции «Фива», иначе говоря – завхоз. Звали его Иван Степанович, а прекрасная украинская фамилия Ховрах полностью отвечала его профессиональным качествам. Пан Ховрах, немолодой и, как почти все руководство спецкомиссии, чрезвычайно усатый, без предисловий пустился в ламентации по поводу дефицита невозобновляемых ресурсов, о разбросанных по техническим отсекам пластиковых емкостях из-под кофе и насчет общего повреждения нравов. Поскольку исполнял он указанное с непередаваемыми интонациями страдальческого свойства, ему все сочувствовали и обещали изменить положение вещей к лучшему. Стараясь не привлекать ничьего внимания, Маша покинула кают-компанию.
В коридоре, привалившись к обшитой текстурным пластиком стене, стоял доктор Канделян. Глаза его были прикрыты, в зубах зажата была большая черная трубка, давно погасшая.
– Что с вами, Эдуард Карныкович? – спросила Маша немного встревоженно.
– Вы будете смеяться, дитя мое, – произнес тот печальным голосом, – но меня укачивает.
– Не буду, – обещала Маша. – У меня та же беда.
– И как вы с этим боретесь?
– Никак. Убеждаю себя, что мне это только мерещится. Что мой вестибулярный аппарат в восторге от испытываемых ощущений. – Маша вздохнула. – А когда сделается невмоготу, лопаю крупинку шантаута, – она покопалась в нагрудном кармашке комбинезона и вытащила двумя пальцами темный флакончик с пестрой этикеткой. – Хотите?